29 апреля 2023 года. Дискуссия на площадке школы Лэто. Точка кипения. Омск.
— Пожалуйста, расскажите про свой опыт работы с историческим наследием города
В 2009-2010м году с союзом архитекторов собирал локальный раздел выставки «жизнь в памятниках модернизма», чуть раньше писал в блог про архитектуру советского периода в разных районах Омска. В 2011 изучал советскую и современную систему охраны наследия — какие законы были, кто был активным участником от Барановского до Воопика, какие практики сохранения существовали — чем романтическая реконструкция отличается от воссоздания, и как появилась идея с музеями деревянного зодчества в СССР. Потом был период организации конференций, форумов, где мы привозили спикеров по теме экономики наследия, менеджменту сложных проектов — как российских, так и зарубежных. Это было скорее знакомством погружением в тематику, результат которого — в некотором изменении инфополя — в Омске заговорили про конструктивизм, в Москве пытались договориться с Архнадзором. Другая часть работы — прикладная, в каждом архитектурном эскизе есть доля исследования, знакомства с территорией, на основе которого мы принимаем те или иные планировочные решения. Ценным в этом плане был проект Привокзальной площади в Омске, набережных Иртыша. Где мы пытались выявить и сохранить идентичность территории, в том числе природную составляющую, но в то же время дать территориям новую жизнь в соответствии с современной функцией.
Изучение истории зданий в предпроектной части даёт основание о сохранении идентичности, воспроизводстве деталей и так далее, даже если здание не считается официальным объектом наследия.
Одна из внутренних целей — познакомить владельца территории или девелопера с историей места, выделить потенциалы и риски, связанные с сохранением его идентичности.
— Какие практики по работе с наследием города в стране и мире вы считаете наиболее успешными?
В зависимости от объекта сохранения — мне кажется важным оживлять место, иногда — менять атмосферу, но находить то, что неизменно. Для архитектора важно тактично дополнять, усиливать идентичность территории, хотя иногда это достигается контрастными приёмами. Мы изучали кейс тюрьмы в Гонконге Victoria Prison, где не так много наследия — город развивался как военная база — и тюрьма использовалась для содержания эмигрантов, площадка пустовала несколько десятилетий, но рядом было действующее отделение полиции. Для перезагрузки, до проекта реконструкции, её открыли жителям — там проводят экскурсии как для арестантов по камерам, творческие ярмарки, фестивали и концерты. Дети удивительно легко осваивают и наполняют игрой это страшное в общем-то место.
Мне нравится пример музея в Халланде — Halland Model, где руководитель Кристер Густафсон создал ассоциацию с биржей труда и мэрией, в рамках которой обучали бригады ремонтников, чтобы восстанавливать окружающую фоновую застройку, заброшенные дома. Один из домов потом выкупила корпорация типа Нокии, таким образом поднимали уровень среды в небольшом городе, который посещал Пётр Первый.
Из российских выделю, наверное, кейс Наркомфина, хотя там ещё не был — это пример научной реставрации и приспособления дома-коммуны в Москве, построенной по проекту Гинзбурга. Реставрацией занимался внук архитектора. Там был сложный процесс консолидации собственности, работы с камышитовыми стенами, восстановления деталей и планировочных решений здания-иконы современной мировой архитектуры. Процесс занял несколько десятилетий, но активная фаза пришлась на последние 5 лет. 10 лет назад началось перепрограммирование — девелопер выкупал ячейки дома, сдавал их в аренду творческим мастерским — там был свой театр, например, проводил экскурсии, а в последние годы перед реставрацией — отремонтировал хозяйственный корпус под студию йоги и мероприятий.
Вдохновляет практика нижегородского фестиваля «Место» по консервации объектов наследия с участием художников — они изучают историю места, обычно заброшенного квартала и придумывают, реализуют стрит-арт на окнах/дверях, иных временных элементах, которые защищают здание от несанкционированного доступа или непогоды, в то же время усиливая идентичность, привносят нотки современности и демонстрируют внимание к постройкам.
В Пущино-на-Оке выстраивается несколько сложных проектов — вокруг консервации усадьбы, где снималась «Неоконченная пьеса для механического пианино», вокруг архитектуры наукограда 1960х — силами местного сообщества, с привлечением московских и российских экспертов, финансирования фонда «Внимание» и других источников.
В Омске по проекту нашего бюро «РИМ» 20 лет назад реконструировали здание Омскбанка в Газетном переулке — внесли часть фасада исторической гостиницы в интерьеры, очистили фасад, довольно тактично выполнили новую мансарду в современной стилистике.
— А могли бы привести примеры плохих кейсов? Того, как лучше не делать
Есть масса примеров сохранения фасадов без сохранения зданий за ними — это питерская практика. Было поветрие воссоздания, в этом плане я считаю, что лучше сделать метафору, чем макет, хотя это зависит от культурного контекста — например воссоздание церкви считается нормальным и не противоречит логике сохранения наследия.
В Омске мне кажутся антипримерами три кейса — реконструкция Дворца бракосочетания около дома Колчака, реконструкция с надстройкой дома Высоцкого на Думской, реставрация Кадетского корпуса.
Дворец бракосочетания был построен в 1980е годы в модернистской или брутальной стилистике рядом с городским необарочным особняком на берегу Иртыша. Рядом тоже модернистсткий диагностический центр, речной вокзал и гостиница Турист. Особняк на их фоне выделяется и как историческое здание и как архитектурная жемчужина — все остальные объекты скромны и брутальны. Но в параллельно реставрации особняка под Центр изучения гражданской войны, обновили и фасады дворца — украсили его лепниной, арками, перекрасили в цвет особняка, сделав его похожим на пристройку к историческому зданию. Но тем самым, как мне кажется, снизили ценность оригинала, так как обыватель не сможет различить новодел и историческое здание.
Если новодел выполнен в полиуретане или чем-то еще недолговечным, то это будет как в случае с Кадетским корпусом — отрицательно влиять на весь ансамбль. У кадетского корпуса в новой стилистике переделали Бассейн 1960х годов — абсолютно проходной, фоновый элемент застройки подняли до уровня одной из исторических казарм в плане декора. Напротив «обновили» концертный зал — который был примером модернизма, тоже скромного, пропадающего в ландшафте казачьей площади. Ныне — это массивный и несколько яркий объект. В результате это запускает цепную реакцию — уже ТЮЗ пытаются реконструировать с оглядкой на концертный зал, а в соседнем квартале появляется псевдоисторический ресторан.
Третий пример — так и не открытая гостиница на Думской, которую надстроили, построили её копию на берегу Оми и соорудили между ними не очень удачный центральный корпус. В результате здание потеряло масштаб, изменило стилистику. А грубая копия создаёт ощущение, что часть здания забыли украсить декором. В этом плане спорная с точки зрения наследия, но постмодернисткая по подходу соседняя застройка ИТ-Банка и нового офиса Омсктехуглерода кажутся более удачными — они подчеркивают исторический масштаб и выделяют реальные памятники — здание бань, а также воспроизводят утраченные элементы — торцовый фасад фабрики с окном-глазом, которая была на этом месте.
— Что для вас наиболее ценно в Омске?
Его многостильность, сильный слой модернистского наследия, редкого но меткого — СКК, ТЦ Омский, Музтеатр, Речной вокзал, Автовокзал, Левобережный рынок, дома культуры, дворец пионеров и гостиница Иртыш. Эти объекты показывают наследие большой эпохи, когда здания строились не только строителями, но и с участием местных заводов, с разработкой уникальных конструктивных и художественных решений — иногда от безрыбья. Особенности государственного планирования позволяли создавать такие уникальные и крупные по масштабу, сложные по функции объекты. При этом они отражают своё время — где-то это демократический романтизм, где-то представление о детском творчестве, в других влияет космическая тематика, в третьих — возвращение к истокам, древнерусскому зодчеству.
— А есть ли что-то в культурном, историческом, архитектурном наследии города, что вам не нравится?
Наверное то, что и всём — отсутствие практики поддержания малоэтажной застройки и зданий, они приходят в аварийное состояние. Что наследие не становится общим для всех горожан, включая эксплуатирующие организации — считается нормальным отдать на откуп завхозу или директору решение о каком-нибудь неоклассическом козырьке на краеведческом музее. Практика зашивки фасадов сайдингом и вентфасадом, да и в принципе массового капремонта фасадов без учета исторических материалов, особенностей архитектурных деталей — «к дате», в процессе которого мы фактически потеряли неоклассицизм на улице Ленина.
И в этом плане не нравится неосмысленность наследия для разных горожан — мы не очень-то представляем где границы омских крепостей, и это мало влияет на культуру поведения в этих местах, слабо воспринимается ценность советской архитектуры, вывесок, элементов дизайна — и только отдельные краеведы или творческие группы реагируют на разрушение этого слоя. Система принятия решений основана на какой-то пассивности органов охраны наследия — массовый проект теплых остановок в историческом центре никак не учитывает среду в которой они просто не должны были появится в таком виде, но министерство выключено из этого процесса, как и в случае с фасадами, благоустройством.
— Что на ваш взгляд нужно делать с историческим наследием? Сохранять, переосмыслять, трансформировать, менять или ничего не делать?
База — в популяризации, договариваться о будущем наследия в городском сообществе, привлекать ресурсы для перезагрузки или поиска адекватных ценности зданий, территорий и их истории функций/инвестиций.
И дальше реализовывать — на этапе консервации с помощью культурных программ, как «Проект М» и музеи, на следующих этапах — от малых шагов как «Том Сойер Фест» в Омске, до сложных архитектурных проектов.