Кто властен над нашим наследием?

*Обнаружилось, что 1 октября архнадзор хочет собраться на Пушкинской площади. Несколько месяцев назад, в рамках исследования в институте Стрелка, я подготовил нижеследующий текст. Хотел бы снять всякую ответственность с института за свою позицию. Отдельно хотел бы поблагодарить Сергея Ситара, Григория Ревзина, Марину Хрусталеву, Наталью Душкину за уделенное мне время, и возможно навеянные этими беседами идеи.

00016bwa

Очень кстати на Большой Якиманке упал фасад дома Кольбе. «Сам упал» пишет пресс-служба девелоппера, «Снесли» – показывают видео защитники исторического облика города, «Наплевав на закон!» – считает советник главы Москомнаследия, «Приостановить и восстановить» – говорит городской глава. Почему четыре участника городской жизни не могут договориться?

Больше года назад активисты Архнадзора отстояли Кадаши. Вообще там было что-то разрушено. Отстояли удачно, и в течение года руины на площадке никто не тронул. Новый проект не реализуется. Старые здания не восстанавливаются. Что это — война? Активистами-градозащитниками ситуация так и воспринимается. Список памятников, список исторических городов как линия обороны. Но, если даже во время второй мировой войны были удивительные случаи, когда мировое наследие сохранялось, потому что при изменении границы не теряло своей ценности (Кижский погост тому пример), то в Москве эта война приводит к разрушению при любых вариантах.

Причем к действиям причастны все — и государственные органы, и активисты градозащитных движений, и якобы им противостоящие девелопперы, застройщики, строители, частные охранные предприятия и бульдозеристы. Все они суть развиватели города, правда с различными мотивами и взглядами на его будущее. Для защитников важна преемственность, для девелопперов — экономика, что важно для гос.органов — вероятно соблюдение законов, бюджет и отчет перед вышестоящим начальством.

Защитники по сложившейся традиции реагируют обращением к Москомнаследию, Москомнаследие начинает процедуры — проверяет, пишет, подает в суд. Властная структура берет власть в свои руки и посредничает в демократическом процессе, сводя интересы общества, возмущенного сносом, и девелоппера, которому уже предоставили землю, здание, теперь — обременения. Власть считалась хорошим медиатором, потому что еще двадцать лет назад хотела быть им во всем. По инерции так думают ее представители, по инерции так считают и ее корреспонденты.

История системы сохранения, которую можно наметить схематично, показывает, что власть действительно как-то относилась к наследию и управляла его сохранением, но были периоды, когда она занималась и разрушением. Чтобы обеспечить ту или иную функцию оформлялась организационная структура. Лишь в 1960-е ее можно считать полностью контролируемой государством — когда к региональной системе, федеральному министерству, реставрационным мастерским и музеям добавилась общественная поддержка со стороны ВООПИК, членами и организаторами которого были, отчасти, и чиновники. Эта «система» осуществляла все возможные действия с наследием в «общих» интересах. Если эти интересы не соблюдались – 1930-е годы тому свидетельство: ее демонтировали – такова ее генеалогия.

Индикатором властного интереса служат учтенные памятники, я остановлюсь лишь на федеральном уровне – динамика выявления и внесения в списки показывает, как выстроенная в 1920е годы система успешно выявляла этот интерес, но в 1930-м от листа осталась лишь четверть, а члены и сотрудники организаций, которые его наполняли, подверглись чисткам и репрессиям.

stat

Динамика учета памятников архитектуры на федеральном уровне, 1917-2011

Динамика списка исторических поселений, 1970-2010

© Институт архитектуры, медиа и дизайна Стрелка, Образовательная программа 2010-2011, Фрейдин Ефим

Первое десятилетие становления системы охраны было показательным – оно демонстрировало и противоречия хранителей и государства, и примеры сотрудничества. Появившись под угрозой физического уничтожения и разграбления ценностей в 1917-18 годах, эта система работала с брошенными усадьбами, дворцами, кремлями и церквями. В исторической и публицистической литературе описаны несколько интересных случаев. Еще на этапе переноса столицы из Петрограда в Москву, приехавший народный комиссар просвещения А.Луначарский обнаружил, что Кремль был поврежден в результате обстрела, после чего потребовал своей отставки. В.Ленин на тот момент уговорил его, заявив, что советский народ сможет создать такое, о чем в прошлом и не мечтали. Годы спустя, А.Луначарский, объясняя противоречивую ситуацию – почему Советы хранят бывшие царские дворцы как музеи, писал – что народ сможет почувствовать тот размах, с которым жили в прошлом, и использовать эти умения для возведения новых дворцов. Сохранить эту память помогали неформальные общества – «Старая Москва», «Общество изучения русской усадьбы», которые постепенно стали частью музейной системы, но к концу 1920-х были расформированы.

В то же время реставратор П.Барановский осуществлял раскрытие Казанского собора на Красной площади, при котором сносилась колокольня 19 века. Колокольню сносили силами муниципального треста, под предлогом помех пешеходному движению. Барановский действовал как представитель музейного отдела (руководитель – Наталья Седова-Троцкая – супруга известного наркома) и центральных реставрационных мастерских (глава – Игорь Грабарь, историк искусства), которые работали в составе народного комиссариата просвещения, были основой советской охраны памятников.

00016bwa

© М.Пришвин

Потом под тем же предлогом, что и колокольню (как помеху движению, но автомобилей), сносили Сухаревскую башню, за которую заступались академики от архитектуры, проводя конкурсы и делая предложения. Сталин в этой полемике повторяет ленинский тезис. Решения власти определяют судьбу наследия. Оно становится источником для освоения приемов исторической архитектуры, но футуристическое устремление консерваторов, которые справедливо считали, что в облике будущего есть место древнерусской архитектуре, не совпало с утверждением памятников современной эпохи. Сносится только отреставрированный Казанский собор, готовится к демонтажу – Покровский собор. Взорван Храм Христа Спасителя. Снимаются колокола, в опубликованных дневниках писатель и фотограф М.Пришвин описывает эти тяжелые дни. В то же время есть свидетельства, что колокола утилизировал трест “Рудметаллторг” для нужд индустриализации: три пятых стоимости колокола возвращались их владельцу – в том числе, быть может это легенда, и музейному отделу для реставраций. Остальное шло в бюджет города, что было дополнительным стимулом к сдаче лома, не упоминая уже о “Союзе воинствующих безбожников”, который оказывал вялую пропагандистскую поддержку антирелигиозному пафосу.

Мы видим, что в это время система из разнородной превращается в монолитную, в которой решение принимаются идеологически и несколько политически. Ни профессиональное сообщество, в лице архитектора Георгия Крутикова (автора авангардистского дипломного проекта города будущего и многих построек в начале 1930-х), вступившего в полемику на стороне охраны наследия с авторами генерального плана, ни общественная поддержка, не оказывали какого-либо серьезного влияния на происходившую в городах социалистическую реконструкцию, что приводила к созданию теперь уже ясно – нового наследия — среды конструктивизма, сталинского стиля, индустриальной архитектуры.

В последние годы второй мировой войны, когда освобождаются города будущего Золотого кольца, принято решение о скорейшем восстановлении утраченного. Предлагаются города-музеи (Суздаль), происходит реновация исторических центров (Псков, Новгород), выстраивается заново система охраны – от региональных инспекций, до методического совета на высшем уровне. Вновь организуются местные реставрационные мастерские. В это время начинается работа над новым списком памятников, впрочем, история показывает, что такой учет наследия ведется в Западной и Восточной Европе.

В более поздний период модернистской реконструкции при Н.Хрущеве начинается очередная волна широкомасштабных разрушений и потерь — от кварталов до затопления городов. Для примера – активная деятельность ЮНЕСКО также началась с вероятного затопления долины Нила (при строительство Асуанской плотины в 1958-1970) и переносом объектов древнеегипетской архитектуры на безопасные расстояния и даже в страны-участники проекта спасения. В СССР в это же время организуется ряд музеев деревянного зодчества, в которые таже перевозят самые ценные объекты.

В противовес набирает силу общественная поддержка – изначально в виде отдельных статей Д.С.Лихачева, Н.Н.Воронина, после – клуба «Родина» вокруг работы П.Д.Барановского в Крутицком подворье в Москве. В конце 1950-х гг., она легализуется в виде Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. Оно согласовывало проекты развития городов, высказывая, таким образом, позицию своих добровольных членов, численность которых достигала 15 миллионов человек (для сравнения — 3/4 численности коммунистической партии на начало 1980х годов). При нем действовали реставрационные мастерские, велась популяризаторская деятельность, в его работе участвовали историки, архитекторы, краеведы и любители. Деятельность ВООПИК содержала и национальный аспект – его следы позднее можно найти в работе первых политических партий.

system

Структура системы сохранения архитектурного наследия 1917-2011

© Институт архитектуры, медиа и дизайна Стрелка, Образовательная программа 2010-2011, Фрейдин Ефим

Как и в 1920е, рост списка памятников опять обеспечивала монолитная, действующая в общих интересах, структура органов охраны. В решениях о сносе медиатором по-прежнему является государство, однако на него действуют и общественные протесты.

В это время, с падением СССР, меняются условия жизни – административно-плановый механизм исполнения решений стал трансформироваться в рыночный. Система сохранения наследия становится смешанной – ВООПИК — общественной организацией, реставрационные мастерские и арендаторы, эксплуатирующие организаторы — в основном частными, а, следовательно, они работают на договорных отношениях. В этих условиях старые – административные, телефонные и прочие связи, которые обеспечивали существование механизма до сих пор, формально перестают работать.

Сформированная система объявляет памятниками наследие 1920-х и предреволюционную архитектуру, которые находятся в пользовании у жителей, арендаторов. Эти и другие (еще более живые) объекты подлежат расселению и превращению в пустые оболочки, заполненные более удобными функциями. Такое же отношение действует к историческим центрам.

Махина советской системы продолжает действовать и к 1995 году количество выявленных памятников федерального списка достигает уровня 1920-х годов. Реставрационные работы активно ведутся под патронатом новых правителей – на антисоветской риторике актуальной становится национальная идентичность. Таким образом, программа ВООПИК и градозащитной общественности входит в сотрудничество с властью. Власть, по старой памяти, управляющая и финансовыми потоками и исполнителями, начинает с восстановления утраченного, реставрации наследия – с 1989 года возрождается ранее упомянутый Казанский собор на Красной площади – территория пустовала в советский период. Восстанавливается в рамках утверждения сего дня Храм Христа Спасителя. Но в какой-то момент эта деятельность переворачивается в сторону репликации, а вторжение капитала, чувствующего себя довольно свободно в 1990е в город начинает ощущаться защитниками среды физически. С возрождением наследия реанимируются и группы, им интересующиеся – «Общество изучения русской усадьбы» тому пример. Защитниками среды становятся иностранные журналисты – это уже современный этап. Появляется MAPS, который делает наследие и его защиту информационным поводом, при содействии известного культурного деятеля – Давида Саркисяна – ряд проектов в этой сфере формируют новое движение – Архнадзор, общественное, аполитичное изначально.

Современная ситуация такова, что система сохранения естественным образом фрагментирована и нет иллюзий, что она вдруг станет единым управленческим органом. Государство ставит объекты на охрану, этим фактически ограничиваясь, и многолетняя задержка в наполнении «нового» реестра памятников, сворачивание списка исторических поселений сигнализируют, что оно к этой сфере интерес потеряло, как минимум — как к статье расходов.

Собственники объектов соглашаются с тем, что есть определенные условия договора – историческая застройка расположена обычно в центральной части города, ее облик или другой «предмет охраны» является ценностью не только для хозяина, но и для прохожего. Длительные общественные обсуждения формально приводят к договоренностям: сносы приостанавливаются или наоборот продолжаются. Застройщики следуют своим интересам и ведут себя привычно: зачищают площадки.

За первыми словами, составляющими заученные роли – защитников ли (о количестве памятников), застройщиков ли (о задачах в миллион квадратных метров) всегда есть второй слой. Он общий – это приятие того, что есть ценность. Это приятие того, что есть развитие.

Невысказанное вслух желание сохранять, невысказанная открыто готовность развивать приводит к юмористической ситуации: под архитектурным надзором оказывается весь город, под ковшом – вся история. И как только «волос падает с её головы» начинается информационная атака. И чтобы ее охладить власть посредничает и готова «отдать» исторический центр градозащитникам. На что идет власть чтобы не охладить климат инвестиционный?

mediation

© Институт архитектуры, медиа и дизайна Стрелка, Образовательная программа 2010-2011, Фрейдин Ефим

Девелоперы более или менее обозначают проектами, какие места им интересны, и потенциально подлежат изменению. Их мотивы, экономически обоснованные, предельно ясны, более того, они не направлены на разрушение памятников, так как идеологии такой более не существует. У градозащитников зон допустимого развития, будто, нет, а в зонах недопустимого — лишь руины от тех и других. Как обозначение успехов одних и неудачного девелопмента вторых. В то же время в круге заинтересованных сферой наследия — и сохранения и непреднамеренной расчистки — есть лица, которые готовы профессионально определять меру сохранения (Наталья Душкина), создают его механизмы (Фонд Русский Авангард).

И факт появления этих руин интересен двумя моментами: вокруг организуется нечто, похожее на гражданское общество, со свободным высказыванием позиций и отстаиванием права на комфортную среду, на которую возраст города оказывает определенное влияние.

С другой стороны — объявление памятником, а в случае Кадашевской обороны, насколько мне известно — и попытка внесения его в список Мирового наследия ЮНЕСКО просто обязывают засвидетельствовать ценность и, что важно, предложить организацию процесса сохранения объекта наследия. И здесь защитники (не только градозащитники, но и профессионалы, гос.органы) оказываются в двоякой ситуации — противостоя одним — девелопперам, пользователям, они рано или поздно привлекут на площадку других для того, чтобы сохранить. Ждать такого пришествия можно долго. Декларации мэра к нему подталкивают — тот же статус достопримечательного места вынудит законопослушных граждан развивать среду через сохранение наследия, при неутолимом желании работать в центре города.

Мне кажется, с потерей интереса к сохранению наследия у власти, высвобождается простор для работы между градозащитным движением (“они снесли”), застройщиком (“сам упал”), будущим пользователем (“где постройка?”) и контролирующей формально этот процесс системой государственной охраны (“наплевали на закон”). Это приемлемый путь для девелоппера или архитектора, экономиста и социолога.

Если никто другой на это не способен — в силу привычек, мотиваций и интересов, такой “посредник” берет власть над наследием в свои руки и управляет его разрушением или сохранением.